"Наша взяла, а морда в крови"

24 февраля в результате скоротечного, хорошо организованного боя наша 182-я стрелковая дивизия освободила на территории Псковской области районный центр и крупный железнодорожный узел город Дно.

А.Н. Зеленов в годы войны.

Нашей 182-й стрелковой дивизии специальным приказом было присвоено звание Дновской, каждому бойцу и офицеру были вручены грамоты с благодарностью Верховного, а в Москве в нашу честь был произведён салют. Наши соседи из 200-й стрелковой дивизии по этому поводу острили: "Везёт же нашим соседям из 182-й: дошли до Дна, а им за это Верховный Главнокомандующий благодарность объявил!".

Наше дальнейшее наступление на территории Псковской области развивалось довольно успешно, если не считать задержки у одного села (запамятовал его название), расположенного неподалёку от Пушкинских Гор и Святогорского монастыря, где находится могила Пушкина.

Перед самой передислокацией нашей санроты на плацдарм меня вместе с санитаром Бровиным оставили на промежуточном эвакопункте, километрах в семи от удерживаемого немцами села Нам был придан санитарный автобус для дальнейшей эвакуации привозимых сюда из санроты раненых. Жили в санитарной палатке, обогреваемой железной печкой. Почти целый день ушёл у нас на заготовку дров. Палатка была поставлена на опушке леса. Занимаясь этим делом, мы наблюдали, как на просторной поляне, правее нас, располагались артиллерийские батареи. Только на этом участке можно было насчитать десятки орудий разного калибра. "Да, завтра здесь будет жарко", - подумал я.

В поздние сумерки из санроты прибыла повозка с тяжелораненым.

Когда повозка подъехала, я взглянул на синюшное лицо раненого, накрытого полушубком, и узнал в нём Хорошего Человека, нашего полкового аптекаря, прозванного так за манеру обращаться к собеседнику.

Он чуть приоткрыл глаза и, узнав меня, невнятно произнёс запёкшимися губами: "Ой, плохо мне, хуже некуда! Не повезло мне, хороший человек!". Когда откинули шубу, я увидел перебинтованный, окровавленный обрубок левой ноги чуть выше колена На бедро был наложен жгут. Мы все хорошо понимали, что раненого надо немедленно везти в медсанбат. Шофёр сразу же побежал заводить автобус. Я предложил Мешкову временно ослабить жгут, а сам быстро сделал инъекции камфоры и морфия, что в этом случае было совершенно необходимо. Сто граммов, я думаю, тоже пошли раненому на пользу. Выпив водку, поднесённую ему Мешковым к самым губам, он грустно проговорил: "Неужели в последний раз? Спасибо, хороший человек!".

Вместо Мешкова в качестве сопровождающего далее поехал санитар Бровин. Санинструктор рассказывал: "Обстановка на плацдарме, как на передовой: противник то бомбит, то бьёт из орудий и миномётов по заранее пристрелянным целям. Вот и сегодня мы вышли полюбоваться, работают наши артиллеристы, и вдруг - артналёт. Несколько зевак было убито и ранено. Среди убитых наш новый врач, старший лейтенант Никулин. Осколок попал ему в правое подреберье. И охнуть не успел... Очень боюсь за Хорошего Человека: всё-таки крови он много потерял".

Опасения санинструктора подтвердились. Вскоре мы узнали, что Хороший Человек умер в тот же день после сделанной ему в медсанбате операции.

Рано утром мы были разбужены грохотом орудий. Били беглым огнём сразу несколько артиллерийских дивизионов. "Должно быть, началась артподготовка", - сказал санитар Бровин. Он вскочил со своей лежанки, накинул на себя шинель и выбежал из палатки. Я последовал за ним. О том, что назревал штурм села, мы догадывались ещё накануне.

Вчера, рано утром, мимо нашей палатки по направлению к селу проследовала целая группа генералов. Их пышная парадная форма здесь, на фоне леса, производила странное впечатление. "Вероятно, идут на рекогносцировку. Теперь жди завтра наступления", - подумал я.

Словно в подтверждение этой мысли, весь день к передовой подтягивались войска: шли солдаты с обыкновенными винтовками, автоматчики, пулемётчики, пэ-тээровцы. И вот теперь, похоже, началась артподготовка Выйдя из палатки, мы стали свидетелями незабываемой сцены. <

P>Мимо нас одна за другой прошли десять автомашин с реактивными установками. "Катюши" выстроились в одну линию тут же на поляне, в какой-нибудь сотне метров от нашей палатки, нацеливая свои "эресы" в сторону врага. В каждой реактивной установке было шестнадцать расположенных в два ряда направляющих с подвешенными реактивными снарядами. Мы с Бровиным с замиранием сердца ждали начала "сабантуя" для немцев. И вдруг там, где стояла ближайшая к нам автомашина, раздался адский грохот, и огненный смерч понёсся по небу, оставляя за собой шлейф огня и дыма. Через несколько секунд - новый огненный смерч, затем снова и снова грохотали взрывы, и грозные "эресы" летели в сторону врага.

Было слышно, как вдали, в районе занятого врагом села, грохотали взрывы, будто стонала сама земля.

Вторым ударом "эресов" закончилась артподготовка, и мы с Бровиным, оглушённые часовой адской канонадой, наслаждались неожиданно наступившей тишиной.

"Теперь настал черёд нашей пехоты. Вряд ли немцы удержатся после такой массированной артподготовки", - сказал уверенно Бровин. Я был с ним согласен и тоже думал, что на этот раз наша огневая мощь должна была смести всё живое на позиции врага. Однако часа через два после этого по дороге, ведущей в тыл, потянулся поток раненых. Их было столько, что легкораненым не хватало места на повозках, и они шли мимо нашей палатки бесконечной вереницей. Раненные в ногу ковыляли, опираясь на что-либо подвернувшееся под руку. Группа таких бедолаг, увидев нашу палатку с красным крестом и санитарный автобус, направилась к нам, прося отвезти их в ближайший медсанбат или госпиталь. Старшим врачом полка мне было запрещено принимать и эвакуировать раненых других дивизий, но разве можно было отказать в помощи нашим пострадавшим бойцам? Мы дважды до предела загружали санитарную машину ранеными и отправляли их в свой медсанбат.

Огромное количество раненых никак не вязалось с удачным исходом боя. В связи с этим я спросил лейтенанта, легко раненного в руку и обратившегося к нам за помощью:

- Любопытно узнать: удачен ли был бой, удалось ли взять село?

- Взять село? Да немцы встретили нас таким пулемётным и автоматным огнём, что мы едва унесли ноги, а многие навсегда легли там, не добежав до вражеской траншеи.

А дело в том, что их командиры на этот раз перехитрили наших. Оказалось, что у немцев отрыты две линии траншей полного профиля. Задняя линия метрах в полуторастах от передней. Там, на задней линии, оборудованы блиндажи с мощными перекрытиями. Уловив начало артподготовки, немцы по команде покинули переднюю траншею и по ходам сообщения быстренько перешли на заднюю линию, где и отсиделись в блиндажах. Когда же отгремела наша артподготовка, они оперативно совершили обратный манёвр и встретили нас плотным огнём. У противника всё было рассчитано по секундам. Вот потому мы и понесли такие огромные потери. Теперь придётся снова атаковать и нести новые жертвы.

На следующее утро, когда снова началась наша артподготовка, я получил приказ старшего врача полка - срочно прибыть в санроту, на плацдарм за рекой Великой.

О продолжении этого боя я узнал через неделю, читая армейскую газету. В заметке сообщалось, что бой продолжался ещё два дня. Село три раза переходило из рук в руки. Сражающиеся доходили до крайнего ожесточения. Так, во время одной из контратак немцам удалось снова выбить наших из села. Возле пылающих домов лежали наши раненые солдаты и командир роты Николай Егоров с перебитыми ногами. Немецкие изверги пристрелили раненых, а лейтенанта Егорова схватили за руки и за ноги, раскачали и бросили в пламя. На меня этот ужасный эпизод произвёл особенное впечатление, так как лейтенанта Егорова я знал лично. Около двух месяцев назад, находясь в запасном полку, мы вместе с ним жили в офицерском общежитии. Наши койки стояли рядом, и вечерами, перед сном, мы, бывало, вели с ним долгие беседы. Это был тихий, скромный, деликатный человек лет двадцати восьми. До войны он работал часовщиком, да и теперь то и дело ковырялся в часах, чиня их всем, кто бы к нему ни обратился. Однажды посетовал мне на то, что какой-то генерал ничего не заплатил ему за работу, а он часа два ковырялся в его трофейных часах. Могло ли тогда и на ум прийти лейтенанту, что очень скоро ему вообще не понадобятся деньги и он погибнет такой ужасной смертью?

В заметке сообщалось, что следующей контратакой наши бойцы навсегда выбили немцев из села. Как тут не вспомнить русскую поговорку: наша взяла, а морда в крови!