Мы живы восхищением, надеждой и любовью

В марте этого года исполнилось 33 года и три месяца постоянной работе в стенах сначала педагогического института, а теперь университета преподавателя, профессора, юбиляра Натальи Михайловны Копытцевой. 42 печатных работы (из них 3 учебных пособия, 5 монографий, фундаментальное исследование "Идеал-реализм в отечественной словесности") - итог творчески прожитых лет. Наталья Михайловна - ветеран труда; соискатель-докторант при Московском государственном областном университете (МГОУ). Награждена Почетной грамотой Министерства образования РФ за многолетний добросовестный труд, плодотворную деятельность по подготовке и воспитанию высококвалифицированных специалистов; Патриаршей грамотой; Почетной грамотой Администрации Новгородской области за большой вклад в организацию, становление и развитие педагогического образования области:

"Родилась я на Черном море, в маленьком городке, известном, однако, всей России не только радостно, но и печально - война последнего десятилетия оставила на нем свой смертоносный отпечаток.

А до войны Гагры были своеобразной здравницей и для души и для тела, райским уголком на земле. Особенно впечатляюще выглядела старая часть города - Старые Гагры, где мы и жили в глубоком Жоэкварском ущелье, разделенном надвое речкой под тем же названием. Жоэ-квара дословно - "коровий источник", в котором мы, дети, с восторгом хлюпались с наступлением первых летних дней, когда на море нас еще не пускали. И хотя до него тоже было недалеко - добегали за 10 минут, да речка-то - сразу за калиткой. Бултых в ледяную, еще не прогревшуюся летним солнышком, воду и грезишься в ней до посинения, пока не начнут разноситься с окон встревоженные мамины голоса: Артик, Эмиль, Юля, Шурик, Ната, домой! Мигом что с себя сбросили - набросили и: под родительские очи с повинными головушками.

Часто с детьми соседних дворов ходили в походы в глубь Жоэкварского ущелья, к тому месту высоко в горах, где брал начало таинственный водопад, несущий воду живую, зиждительную, но и мертвую, извергающуюся бурной лавиной, наводнением, сметающем на своем пути все (помнится, возвращаясь из школы, мы не могли перейти через висячий мостик, раскачивающийся под напором разбушевавшейся стихии).

Надо было на плоте перебраться на незатопленное водой место, после чего уже подниматься в горы, заросшие мхом и папоротником, украсившиеся голубыми незабудками и бусинками волчьей ягоды, которая (спасибо, предупреждены были взрослыми о ее коварстве) так и просилась в рот.

Пережитое состояние подъема, преодоления врезалось в сердце навсегда и отозвалось в жизни уже спустя пятьдесят лет, когда на Святой Земле я поднималась вместе с юными паломниками на вершину Сорокадневной горы Искушения, застряв на середине ее и, что называется, грызя камень, но не мысля о возвращении назад. Как оказалась-таки наверху, помню плохо. Но вот обратно на радостях летела как на крыльях. Было ощущение счастья, испытуемое только в детстве.

Лет двадцать назад мне попала на глаза строчка из "Прогулки" Вордсворта: "Мы живы восхищением, надеждой и любовью". Детство, отрочество, юность - это восхищение, удивление, надежды и, конечно же, первая любовь. Мне было тогда семь лет и, как выразилась М.И. Цветаева, "после семи жарче не стало".

Будучи детьми, мы, по неведению, не боялись моря - только самозабвенно любили его. Часами бултыхались, заплывали так далеко, чтобы с берега и макушек наших не было видно, - бравировали, одним словом. Устав, отдыхали, лежа на спине. Но это в штиль. В бурю же в море только пьяные да дети. Главное - отплыть подальше от берега, чтоб не било волной. Идет на тебя черная гора, подхватит на самый верх и перекатит через себя. А следом - смотри, не зевай, - другая подымается, дух захлестывает. Встать на ноги, опереться на дно, чтобы выскочить на берег, невозможно - вмиг собьет и закрутит в круговороте.

Еще дом родительский часто снится под сенью посаженного дедушкой развесистого грецкого орехового дерева, веранда, увитая виноградной лозой.

Я еще ничего не сказала о своей начальной школе. Маленькая, деревянная, она стояла в глубине ущелья. Более всего прочего и всех других запомнилась старенькая заслуженная учительница первая моя Мария Яковлевна Рядненко - очень опытная, строгая, справедливая - классический тип русского интеллигентного учителя. Но учительницы были у нас очень разные. Одна, например, смело исправляла в тетрадях "корову", "сковородку", на "карову", "скавародку". Но, как сейчас сказали бы, региональный компонент в образовательно-воспитательном процессе не позволял снять ее с работы. Мое впечатление о пребывании в начальной школе точно выражено в одном из самых любимых мной стихотворений Н. Рубцова "Тихая моя Родина".

Средняя школа № 2, которую я кончала, находилась посередине между Старыми и Новыми Гаграми. Само кирпичное здание, в котором она располагалась, весьма впечатляло - это была бывшая резиденция принца Ольденбургского. Трехэтажное, готического стиля (увенчанное стрельчатой башней), красновато-черного окраса на фоне зеленого бархата гор, оно привлекало к себе восхищенное внимание всех когда-либо посещавших её.

Школа была многонациональная. Русская занимала второй этаж. Но и в одном классе сидели у нас представители самых разных наций: грузины, абхазцы, армяне, греки: Меня все принимали за свою (этнография наложила свой отпечаток на мою физиономию, да и в жилах моих текла не одна славянская кровь). Школа была очень сильная. Все прибывающие к нам отличники вмиг становились троечниками.

Учителя наши - о! это нечто неописуемое; каждый - живая легенда: колоритные, яркие, неповторимые.

Но самой яркой и неисповедимой личностью был учитель русского языка и литературы Джеван Мартиросович, преподававший в нашем классе в течение четырёх лет. Все четыре учебника по литературе (с 8-го по 11-ый класс) мы знали едва ли не наизусть, навсегда забыв, что значит не подготовиться к занятию: на любом уроке, допустим, в 11-м классе, нас могли спросить материал, который изучался в 8-м, 9-м, 10-м классах. Мы должны были знать одновременно все и навсегда. Боялись его страшно, до того, что в обморок могли упасть у доски. Но и любили самозабвенно (из радеющих, правда; нерадеющие его терпеть не могли). Он мог не вызвать учащегося к ответу ни разу за четверть, а мог вызывать одного и того же на каждом занятии. Помню, в одной четверти у меня стояло в журнале шестнадцать "четверок", а в итоге поставлена пятерка. И попробуй - сунься: что, зачем и почему?. Этот учитель и определил мой профессиональный выбор.

Воистину, пути Господни неисповедимы. Думала ли я, сидя часами в безмолвной думе на безлюдном осеннем морском берегу, что скоро перенесет меня с Черного моря на северный берег Волхова, под благословение преподобного Антония Римлянина. Я поступила на историко-философский факультет Новгородского государственного пединститута, по окончании которого стала аспиранткой при кафедре русской классической литературы Ленинградского государственного педагогического института им. А.И. Герцена (специальность - русская литература).

Из вузовских преподавателей особенно запомнились мне преподаватели кафедры русского языка: Т.П. Крестинская, В.П. Строгова, В.П. Жуков, А.В. Клевцова, А.Г. Черкасова. А из ученых литераторов считаю главными своими учителями А.Ф. Лосева (которого знала по его книгам) и Г.А. Бялого, лекции которого слушала в Ленинградском университете во время учебы в аспирантуре. Была счастлива иметь его одним из оппонентов моей кандидатской диссертации. Он, как говорили о нем все, не лекции читал, а кружева плёл, рождая в душе рой ассоциаций. У меня был замечательный научный руководитель, которая не выпускала из аспирантуры ни одного не защитившегося аспиранта, - М.Л. Семанова. Правда, будучи чеховедом, она долго пыталась соединить моего Лермонтова с Чеховым, но в конце концов, видя, что у меня ничего не получается, согласилась на одного Лермонтова. Благодаря ее строгости и взыскательности я защитилась в срок.

В институте с увлечением руководила драматическим кружком, "Маленькой студией". Наш самодеятельный театр отличался свойственной ему особенностью: не имея никаких режиссерских, актерских способностей, мы были с ребятами предельно искренни, объединены круговою порукой добра, любовью к русской классике, горячим желанием донести души прекрасные порывы до весьма активно сочувствующей нам аудитории.

30 лет я проработала на кафедре русской классической литературы. Но три года назад декан факультета педагогики и психологии развития ребенка Г.А. Орлова пригласила меня к себе, поскольку давно задумала открыть новую кафедру - нравственно-эстетического воспитания (НЭВ). От заведования я категорически отказалась - очень хлопотно, суетно, пусть мужчины управляют, они это любят. Читаю на факультете ППРР ведущие курсы: "Основы христианской культуры", "Духовно-нравственные основы русской словесности" и др.

Идеалом в педагогической деятельности является для меня служение делу воспитания и образования св. праведного Иоанна Кронштадтского. Он обладал особенным даром учительства, тесно связанным с отеческой любовью к своим ученикам, считал, что знание должно быть соединено с их душами, со всеми прежде приобретенными духовными опытами.

Часто спрашивают, как я пришли к вере. К ней привели меня, во-первых, душевные муки (детско-юношеский максимализм), терзавшие душу с детства и в юности достигшие своего апогея. Есть и другая причина. В первые годы моей работы в институте, когда не хватало преподавателей, приходилось читать самые разные лекционные курсы (одновременно по 5-6, от античной литературы по советскую). От чувства ответственности и перенапряжения в обмороки падала. Но эта профессиональная "каторга" обернулась позже высвобождением духовных сил из собственной внутренней темницы.

Был еще один промыслительный момент в моей жизни, приведший меня к подножию Креста Господня. Дом наш в Гаграх примыкал (стенка к стенке) к соседнему двухэтажному частному дому, второй этаж которого был отдан его хозяйкой тетей Соней под церковь. Лежа в постели в своей детской комнате, я часто слышала церковные песнопения, днем подъезжали батюшки в рясах, по воскресеньям шли торжественные подтянутые старушки с цветочками, а в Великую Пасху улица перед нашими окнами превращалась в гудящий ликующий улей: море паломников, огней, хоругвий. Всю ночь шла праздничная служба. Папа был коммунистом, и дома праздничные события не обсуждались - готовились к празднику по-своему, как душа велела: скребли, мели, стирали, гладили, белили, месили, пекли, красили. К Пасхе все сверкало, и самая большая пасха, окруженная ожерельем радужных яиц, сияла на праздничном комоде. Вопреки всем идеологиям Весна Воскресения входила желанной гостьей в каждый дом, в каждую душу.

Любимым моим занятием всегда было чтение книг. В детстве, конечно же, это сказки, которые я читала запоем, да и сейчас люблю. В отрочестве: ох, в отрочестве я перечитала всё подряд, что было в маминых книжных шкафах (сделанных папиными золотыми руками). Хотя мама закрывала от меня шкафы на ключи и пришла бы в ужас от моих чтений, но: когда я слышала ее шаги на лестнице, ключ лежал уже на своем месте.

Однако решающее влияние при таком хаотичном чтении оказали немногие книги. Это прежде всего Ч. Диккенс и: "Овод" Л. Войнич и "Спартак" Р. Джованьоли. Меня покоряли в этих книгах мужественность героев, их цельность, самоотреченность, самоотверженное служение тому, во что они верили. А поскольку "моя душа, я помню, с ранних лет чудесного искала" (потому и возлюбила Лермонтова с детства), то я и нашла в этих революционных героях отражение своих отроческих идеалов.

В юности мои увлечения сменились, смягчились. Зачитывалась повестями Тургенева (особенно "Дворянским гнездом"). В институтские годы мой любимый герой - Лев Николаевич Мышкин в романе "Идиот" Достоевского. Достоевский и сегодня самый мой любимый писатель. Люблю очень Лескова.

Из поэтов самый любимый, конечно, - "солнце нашей поэзии" Пушкин. Юношеский максимализм Лермонтова захватил меня в свое время столь сильно, что я и кандидатскую диссертацию защищала по его "Герою нашего времени". Можно ли не любить Тютчева? А.К. Толстой, его человеческий облик, цельность, благородство, его "Князь Серебряный", лирика, поэмы - это увлечение уже послеинститутских лет. О нем мое учебное пособие "Воскресная песня моя:"

Из XX века люблю Ахматову, Цветаеву, Гумилева, Анненского, Есенина. Рубцова...

Современная поэзия московского поэта В.Н. Соколова и новгородского Е.В. Курдакова - известных замечательных поэтов России - привлекла мое внимание прежде всего тем, что эти поэты как бы выразили меня за меня. Это родные души, собеседники, серьезные, настоящие, бескорыстные, бессребреники. Их слово прозрачно, от него веет детством, Жизнью, вечностью.

Откроешь книги их стихов, и: "заболит вот этот домик, защемит крыльцо":

"На крыльях совести и дара" - книга о Владимире Николаевиче Соколове. Очень хочется, чтобы наша молодежь прикоснулась душой к этому удивительному дарованию. Я общаюсь с вдовой поэта Марианной Евгеньевной Роговской-Соколовой. Она была очень рада, что к 75-летию со дня рождения Владимира Николаевича вышла в Великом Новгороде эта книга (кстати, первая о нем).

Говорят: последний ребенок самый любимый. Последнее, чем я с увлечением занялась, - творчество Евгения Васильевича Курдакова (бывшего, кстати, сотрудника нашего университета). Я поражена глубиной его поэтического таланта, почти нерукотворного, разносторонностью, богатством его дарований (он и поэт, и прозаик, и флорист, и археолог, и палеонтолог и чего только еще не умеет, не знает). Читая его, постоянно ловишь себя на мысли: как бы я хотела (если бы могла!) вот это написать:

Мой берег вечный, река без края, волна и ветер! Пользуясь возможностью, хочу поблагодарить администрацию университета: президента А.Л. Гаврикова, проректора по учебной работе С.В. Гудилова, проректора ИНПО О.С. Орлова, декана факультета Г.А. Орлову за предоставленные благодатные условия для творческой работы, издания книг и проч. Глубоко благодарна мудрому опытнейшему редактору Н.М. Крексуновой-Гинтер. Ее помощь и поддержка для меня бесценны. Глубокоуважаемая Светлана Петровна (Голота), большое Вам спасибо за Вашу творческую помощь, постоянную поддержку, доброжелательность. Спасибо милым коллегам по кафедре, всем, с кем пришлось мне работать прежде, чудным нашим (теперь они уже на пенсии) методисту по заочному отделению В.А. Васильевой и секретарю Л.И. Кутьиной. Особая благодарность, признательность за духовное окормление и поддержку нашей Новгородской епархии, ее отцам (прежде всего о. Александру Ранне и о. Николаю Ершову, читающим лекционные курсы на нашем факультете), духовному моему отцу.