|
Окончил земной путь Евгений Васильевич Курдаков. В полдень 28 декабря 2002 года его дыхание остановилось, задушенное одним из самых страшных недугов. Его последним приютом стала мерзлая земля старого кладбища в Старой Руссе...
Кем был этот невероятный человек? Современники запомнили его художником-флористом. Ученики-поэты знали его Учителем. Студенты называли его Мастером. Выдающийся русский просветитель и литературный критик Вадим Валерианович Кожинов назвал его "наиболее яркой и весомой фигурой в русской поэзии последних лет", действительным членом избрала его Петровская Академия наук и искусств. Знали его и тонким проницательным философом...
Простое перечисление ипостасей не даст представления о его всеобъемлющем даре - даре проникновения в суть вещей, душ человеческих, растворения в них - и запечатлений постигнутого. Он был прост в сложном и серьезном, сердечно отзывчив, внутренне благоговейно, бережно нежен ко всякому проявлению живой души. К нему льнули все находившиеся вблизи, кто горел жаждой творчества - он понимал любого и умел так оттенить, преломить важное качество человека, что оно начинало блистать, как бы само по себе...
Всякое его суждение о предмете всегда оказывалось глубже произнесенного собеседником. И в то же время он умел выводить себя "за скобки". Лаконичность и точность его речи сочеталась с каким-то многомерным подтекстом, в общении с ним как бы само собой рождались ощущение полета и твоей собственной мысли, уверенность в цельности и значимости твоего собственного мира - именно этим он и притягивал.
Его родина - Оренбуржье, державинские места.
В начале 90-х судьба свела его с Великим Новгородом. Спустя несколько лет мало нашлось бы людей, так знающих и понимающих город, его историю и символический, мифологический смысл, как знал и понимал их Евгений Курдаков. Именно здесь окончательно оформился его замысел "спуститься по языку" к самым его корням, добраться до обрядовой сути речи, вообще - до причин ее появления. Началась систематическая работа со всеми известными и "забытыми" памятниками письменности, наскальными изображениями. Привлечена была палеогляциология. Начались открытия. Свод и расшифровка русской мифологии. Выход на единый протоязык человечества. Метод прочтения древних текстов. "Я знал его довольно многочисленные статьи на самые разные темы, где всегда чувствуется опыт глубокого понимания русской культуры, - писал В.В. Кожинов, - причем, русская культура рассматривается им в контексте всей Евразии. Эти ценнейшие и самые важные заветы Курдаков воспринял и продолжает эту традицию в своем исследовании о русской мифологии в контексте мировой культуры:
3десь особую важность приобретает личность исследователя. Когда на такую тему пишет человек духовно богатый, если хотите, - смелый в своем отношении к духовно-исторической реальности, то получается не просто интересное чтение. Это - и вклад в утверждение национального самосознания..."
... У Евгения Курдакова - поэта не было сомнений в предназначении своей души, всегда скорбеющей и молящейся "о горестной душе о человечьей". Она состоялась... Она продолжает доказывать живущим торжество "гамбургского счета..."
В заповеданном ладе
В этой маленькой компанье
Мною собранных стихов
Тайно кроется желанье
Убежать из плена слов,
Убежать из плена слов
К вечной правде облаков.
Чтоб за той чертой неясной
Вдруг понять, вздохнув душой, -
Ничего и нет прекрасней
Плена слова над тобой,
Плена песни над тобой,
Облаков над головой.
Так пускай, пускай в исканье
Все сверяется с собой
Этой ветреной компаньи
Непроверенный настрой,
Непроверенный настрой -
До черты неясной той.
* * *
Дождись меня, река моя, дождись,
Дождитесь, соловьиные дожди,
Цветов и трав искрящийся поток
Под радугой-дугою на восток.
Дождись меня, костёр мой вековой
С дымком над розовеющей водой,
Где всплесками далёкий перекат
Зовёт меня, как много лет назад,
Где чибисы оплакивают день,
Где с гор стекает зубчатая тень,
Где тайну для меня приберегла
Вечерняя синеющая мгла...
Дождись меня, далёкая звезда,
Заветный свет навек и навсегда,
Полночная звезда моя, зажгись,
Дождись меня,
дождись меня,
дождись...
* * *
Осенний день сгорел, в реке растаяв,
И к ночи, закружив крыло в крыло,
Устало гомоня, воронья стая
На старый парк упала тяжело.
Всё не стихал рождающий тревогу
Железный грай, пугая тополя,
И мнилось, будто жаловалась Богу
Не стая, а усталая земля.
...И мне подать бы голос свой охрипший,
И что-то прокричать пустынной мгле,
Когда бы знать, что не устал Всевышний
Внимать своей измученной земле...
* * *
Я забыл, что я поэт,
Словно сердце надорвалось
Принимать скупую малость
Навсегда прожитых лет.
Словно в мертвенной глуши
Века глума и тревоги
Вдруг забыл на полдороге
Тайну сердца и души...
Белый ветер, снов поток, -
И мелькнут лишь на мгновенье
Мои призрачные тени:
Ангел, бабочка, цветок.
* * *
Предотлётное сборище чаек,
Сонм листвы, улетающей в дождь, -
Поспеши обозначить, прощаясь,
Ведь с собой ничего не возьмёшь.
Ведь и жизнь, может быть, для того лишь
И дана, чтобы словом назвать
Эти сонмы взлетающих сборищ,
Эту Божию благодать...
* * *
Стихает жизнь, и не хватает света,
Но, чуя за спиной глухую тьму,
Я жив ещё, хотя, пожалуй, это
Уже не интересно никому.
Но есть успокоенье в понимании
Последних откровений бытия,
Где всё ещё душа внимает тайне,
Которая зовётся - жизнь моя, -
Где незабвенно каждое мгновенье,
И, Божий этот дар благодаря,
Превозмогаешь бег и нетерпенье
Листающего дни календаря, -
Июнь, июль: торопятся недели,
Вот в старом в парке липы зацвели, -
А вот уже и липы отгорели
На промелькнувшем празднике земли.
Взлетает, обновившись,
птичье племя, -
И птицей бьётся в летнее окно
То самое стремительное время, -
Банально, но иного не дано...
А если сердце чем-то и томится,
То только тем, как тих, как невесом,
Всё убывая, снится, снится, снится
Минувшей жизни несказанный сон.
* * *
Юле
...Проснуться вдруг, ещё не понимая,
Что ты проснулся там, в минувшем сне:
Светло, открыт балкон, и солнце мая
Узор листвы качает на стене.
Из мастерской кедровый терпкий запах
Взывает к верстаку... И верный пёс
Давно уже стоит на задних лапах,
К хозяину приблизив чуткий нос...
На тумбочке лежит открытый Пушкин,
С подчёркнутым "с порядком дружен ум...",
По комнате разбросаны игрушки,
И слышен из окна трамвайный шум.
* * *
В вольере встрепенулся кенар... Скоро
Дом зажурчит, пронизанный насквозь
Высокой трелью... Шевельнулись шторы
И детский голос - Па-па! - произнёс.
Пора вставать...
Ах, только б на мгновенье
Продлить тот сон, - пока блуждает мысль
Вдали от горькой правды пробужденья...
Забудь, не просыпайся, обманись...
* * *
Два русских века выделены знаково
На тусклом фоне времени жестокого:
Один - дневною бабочкой Аксакова,
Другой - полночным бражником Набокова.
Две бабочки, два знака, два столетия,
Они б сочлись, как два полубезумия,
Когда б меж ними символом бессмертия
Не взмыл осенний шмель Ивана Бунина...
* * *
КАМЕНЬ
Однажды в долине, людьми позабытой,
На выбросах старых обрушенных нор
Отыщешь рубило времен мезолита -
Тяжелый, отесанный грубо топор.
Задумчиво тронешь суровые грани,
Замкнувшие мир своего далека,
И сам не заметишь, как ляжет тот камень
В ладонь и как вдруг содрогнется рука.
Мгновенный порыв вспоминающей хватки,
Тот самый, что вдруг без раздумий разит,
Встревожит предчувствием странной догадки,
Что каменный возраст ничуть не избыт, -
Что век тот, ввергавший в кремнистую муку
Пещерных своих начинающих чад,
Не мыслью, но камнем воспитывал руку,
Чтоб в нас без конца возвращаться назад, -
Чтоб время от времени в чадном тумане,
Взрывая вокруг разрушительный глум,
Сбивать с материнского камня - ом мани! -
Убийственный камень отца - падме хум!
...Слепое орудье, дитя мезолита,
В пыли своей грешной усни и забудь
Всё то, что во тьме твоей каменной скрыто,-
Твою и мою первородную суть, -
Тот мрак, продолжающий мучить и ранить
Тоской притаившихся смертных забот,
На этой земле, где не всякая память
Во благо тому, что пришло и грядет.
* * *
ЛЕОНИДЫ
Звёздный дождь из созвездия Льва
Брызнул уполночь, век завершая,
Каждой вспышкой сберечь обещая
Миллионов желаний слова, -
В них, столкнувшись, судьба и мечта
Искушают в случайном свеченье
Разглядеть и понять провиденье,
И - ничтожным душа занята.
Да, ничтожная, молит душа
О своём, чуть жива, чуть дыша... |
