"Это была страшная сказка..."

Жизнь каждого человека, пережившего Великую Отечественную войну - это большая книга, полная счастья и боли, трагедии и драмы. В нашем университете десять лет проработала вахтером Антонина Васильевна Осокина. Начало её драмы было положено в сороковые военные годы, в блокадном Шлиссельбурге. О тех страшных временах и рассказала Антонина Васильевна.

А.В. Осокина

- У нас было счастливое детство, - вспоминает Антонина Васильевна, - мы ходили в школу. Дружно жили. Зимой катались на горке, а летом всегда гуляли у Невы, ходили по лесам. Мы также играли в "Тимуровскую команду".

Напротив дома Тони находился военный штаб и казармы. Жители окрестных домов вставали в 6 часов утра под мелодию "Широка страна моя родная:", а в 7 часов мимо их окон в столовую шли солдаты. Когда объявили о нападении Гитлера, в казармах началась суета. Но военные в городе были еще до августа. К концу лета пороховой завод эвакуировали, военные части ушли, жители остались без защиты. Отец Антонины Васильевны не был эвакуирован, остался на заводе. И в конце 1941 года он умер.

У детей военных лет детство закончилось рано. Подростки заменили у станков взрослых. Так и в Шлиссельбурге на пороховом заводе имени Морозова работали тоже дети, поскольку там после эвакуации взрослых осталось мало.

На завод Антонина, тогда 13-летняя девчонка, добиралась перебежками, а чаще ползком, потому что вся земля вокруг была сожжена - участок немцы обстреливали минами. На шлиссельбургской церкви находился наблюдательный пункт немцев. Поэтому в зоне их видимости всё было изрыто снарядами, всё было сметено: школы, дома, казармы. Всё стало изрытым войной полем. Город немного защищала старинная Шлиссельбургская крепость, там держались до последнего.

В это время семья Антонины жила в одной комнате: дети спали на кровати, а мать, чтобы не замерзнуть, прямо на плите. Однажды во время бомбежки мать Тони предложила пойти к соседям, сказав, что если уж погибать, то с людьми: "На миру и смерть красна".

- Мы взяли узлы с вещами и только выскочили из квартиры, как в место, где мы с сестрой спали, попала мина - все разнесло, а нас всех оглушило. Соседи услышали взрыв и вытащили нас.

На заводе дети делали все, что скажут: прокатывали картон, шили коробки под мины, даже пилили лес. Работали они на износ - по 12 часов. А после работы ходили помогать в госпиталь. Детям давали рабочую норму - 250 граммов хлеба и 1200 граммов крупы в месяц.

- В 1943 году нас прикрепили к столовой. Там давали горячую похлебку из брюквы, на второе - ложку чечевицы. Это была такая вкуснятина! Чая, конечно, не было, один кипяток. Потом добавили хлеба, стали давать 525 грамм - нашей радости не было предела. А когда позже сняли 25 грамм - сколько было слез!

Блокадный голод в Шлиссельбурге свирепствовал еще больше, чем в самом Ленинграде. Бывали периоды, когда хлеб, который подвозили в северную столицу, до ее маленького пригорода просто не доходил. Вымирали целые семьи. Иногда "спасала", если можно так выразиться, близость войск. Однажды месяц на Ладоге стояли моряки, которых кормили очень хорошо. Войскам запрещали общаться с местным населением. И тайком, ночью солдаты приносили то сухари, то замерзший суп в котелке. Возможно, это сохранило не одну жизнь.

Был такой случай. В Ладожском озере немцы потопили баржи с рожью, которые шли по Дороге Жизни. До этого места от дома нужно было пройти километров двадцать.

- Я взяла пропуск и ночью - было лето - пошла туда одна. Мать мне дала с собой лепешек из крапивы с клеем. На дороге была могила летчика, было темно и страшно. Я, когда шла мимо, затянула песню "Богатырка, буденовка моя:". И вдруг из могилы выходит: солдат с автоматом. А у нас ходили слухи, что в округе появились шпионы. Я испугалась, а солдат подходит ко мне и спрашивает: "Ты куда?". Я отвечаю: "За рожью иду, у меня есть пропуск". Выходит второй военный, более солидный: "Кто тут за Родину в бой пойдет?". Смотрит на меня и говорит: "Да ведь это пацанка: Куда идешь-то?" - осведомляется. "Я за рожью иду, - отвечаю снова, - у меня пропуск есть". "Подожди здесь," - сказал старший, отошел куда-то и вернулся с горстью сухарей. Я сухарь взяла в рот, а есть не могу: зубы шатаются, кровь идет - цинга... И смех, и грех. "Дойдешь?" - спрашивает. "Дойду".

Девочка вышла на берег Ладоги, по которому ходил часовой. Баржа с рожью затонула далеко от берега озера, и из воды был виден только нос.

- Часовой меня не пустил: "Ты видишь, где рожь?". "Вижу, - говорю, - я плавать умею, на Неве выросла". Он посмотрел на меня и говорит: "Куда ты плавать умеешь? Ты знаешь, сколько тут плыть нужно? И как ты будешь там рожь доставать?". Я уже вся в слезах: как я приду без ржи? Тут появилась машина с выловленной рожью, часовой её остановил и сказал шоферу, чтоб дали мне зерна и довезли до дома. Мне и дали два котелка набухшей проросшей ржи. Дома мама испекла лепешек. Какая это была для нас радость!

Не меньшей радостью, чем день Победы, для жителей Шлиссельбурга стал прорыв блокады Ленинграда. Перед битвой по улице всю ночь шли советские войска. Через неделю они возвращались: по три-четыре человека. Это была знаменитая битва за Невский пятачок. Все время, пока шли бои, люди не спали, находились в напряжении и ждали. Когда же 27 января 1943 года было объявлено, что блокада прорвана, все жители Шлиссельбурга радостные вышли на улицу.

После прорыва блокады всем подросткам предложили пойти в школу. Антонина поехала учиться во Всеволожск. Жили школьники на холодной даче: топить было нечем, дров не было. На уроках дети клали угли из печки на железную чернильницу и грели руки, чтобы писать. На ночь школьники кровати сдвигали вместе и так спали. Утром они шли в столовую, чтобы погреться до начала занятий. Там им давали стакан кипятка и маленький кусочек хлеба. На обед - похлебка и еще один кусочек хлеба. В 4 часа был полдник, где давали кипяток и остатки хлеба.

- И вот мы выходили после обеда, - вспоминает Антонина Васильевна, - и ждали, когда же будет полдник.

Наступил долгожданный День Победы.

- После того, как война отошла на Синявинские болота, у нас стояло много палаток с ранеными. Когда объявили о победе над Германией, все раненые, кто могли, врачи, простые люди плясали до безумия. Мы были вне себя от радости. Это невозможно передать словами. Было столько радости, что все знакомые и все незнакомые обнимались. И было море слез.

Возвращались домой солдаты, воротился с Урала эвакуированный пороховой завод. Жизнь постепенно входила в колею. Закончился голод.

С тех пор минуло почти шестьдесят лет. Молодому поколению невозможно представить, что пришлось пережить их дедам и прадедам. Но свидетели тех страшных дней еще живы и помнят все, как помнит и Антонина Васильевна:

- Я прожила на линии фронта. Все "прелести" этой жизни мы испытали. Многое вспоминается, но я ни с кем никогда об этом не говорю, потому что это была страшная сказка, это был ад.