Рецензия. Русские в полете

Он и она, студенты: будущая певица, гражданка Польши, и будущий отечественный винодел, оказались на соседних креслах в зале Консерватории в 1946 году в Москве. Их ожидали пара месяцев сказочной любви, указ 1947 года о запрете в СССР браков с иностранцами, а потом еще две короткие, безнадежные встречи с промежутком в десять лет: одна - в Варшаве, другая - в Москве.

День независимости или, как выяснилось, День России, я устроила себе, как сейчас говорят, по приколу. Сначала без малого 200 км по мокрому шоссе, сумасшедше-ленивый вечер, прогулка по белоночному Питеру под дождем, просушка в "Макдональдсе" под нагетсы и мороженое, и вот - до утренней электрички строчила эти записки.

В самом фантомном городе России, в битком набитом зале театра Европы я смотрела "Варшавскую мелодию", пронзительно щемящую историю о любви русского мужчины к польской паненке. Смотрела в пятый раз. Когда-то я видела Гелену - Борисову (помню смутно - маленькая была, но чувство чего-то абсолютно ослепительного осталось), Фрейндлих, еще двух провинциальных актрис. Всегда сочувствовала героине, возможно, из женской солидарности. Но сейчас смотрела, прежде всего, на Него, героиня Малки - куколка мейсенского фарфора - прекрасная, утонченная - не зацепила.

Подготовилась я тщательно. Перед поездкой прочитала все рецензиина этот спектакль, которые нашла в Интернете.

Хвалили Боровского, Уршулу Малку, о Козловском отзывы были разные и далеко не все самые лестные, в общем-то, понятно, мальчик еще совсем молод.

Не знаю, чего я ждала, но с самого первого момента действо на сцене было так туго закручено, что ни оторваться, ни просто вздохнуть спокойно. История любви - отчаянной, невозможной, обреченной - "вспыхнувшей, не утоленной". Оказалось вдруг, что эта история, проживаемая на сцене двумя молодыми актерами, для меня очень личная.

Моему отцу в 46-м тоже было 24 года, и его тоже звали Виктор. Он тоже прошел всю войну, потерял всех родных, контузии, ранения, госпитали. Мама говорила, что он был большой, красивый, мужественный, но я помню только шинель с мороза и руки, подбрасывающие меня до потолка, - поздний ребенок.

Итак, герой возвращается с войны. Русским мужчинам ХХ века не повезло вдвойне. Мало того, что вернувшимся из пекла в любой стране всегда трудно перейти к тыловой жизни, так в России на государственном уровне долгое время все делалось, чтобы наши мужчины не могли ими стать, а те, кто уже состоялся, забыли об этом, пребывая в детском саду соцлагерного типа.

Но наш победитель верит, что он счастливчик, что все еще будет, он захлебывается от счастья, от первой любви, не зная, насколько хрупок, выстроенный ими мир. И польские кружева, которые с таким азартом плетет Гелена, окажутся слишком тонки для грубой реальности.

Вечная история, где главные враги влюбленных - они сами.

Эта любовь, этот союз были обречены изначально. Той Гелене, которую играет Малка, Виктор изначально как муж не нужен, она влюблена, но она не любит, вернее, она любит - свое будущее дело, свой путь.

Ее страшит будущее с этим русским, который хочет все и сразу. Когда женщина в ответ на признание и предложение говорит, что надо еще подумать, надо привыкнуть, - это диагноз.

Любовь ведь не тогда, когда говорят "люблю", сказать можно многое. Любовь не в обладании, любовь - когда тебе больно оттого, что больно другому, и ты счастлив, когда ему хорошо (пусть и не с тобой).

Остальные варианты имеют место быть, но к любви это отношения не имеет. Кто-то должен быть жертвой, пусть даже и радостной.

Выбор Виктора - между страной, за которую воевал, за которую убивал, за которую мог быть убитым, и женщиной - волнующей, загадочной, нездешней.

Да, он ничего не придумал, да и кто бы что придумал в то время в этой стране, и это сломало большого сильного мужчину, он не простит себе этого никогда. Виктор в Варшаве - надломленный, сгорбившийся, кто знает, через какую мясорубку, пусть не физическую, но нравственную ему пришлось пройти.

Данила Козловский в этом спектакле проживает на сцене целую жизнь. Он меняется прямо на глазах, практически не прибегая к гриму, держит в напряжении битком набитый зал, не уходя со сцены ни на минуту в течение двух часов. Это его история, история разорванности, боли, преданности двум сущностям, определяющим жизнь.

Принято называть отказ Виктора провести ночь с Геленой предательством их любви. Вообще очень странное, очень советское отношение, когда мужчина чаще всего реализовывался как мужчина исключительно в походах налево.

А нежелание подставлять под удар не только себя, но и тех, кто с тобой связан, - это, конечно, трусость? нежелание урвать час у той, с которой хотел быть навсегда, - малодушие? Я столкнулась с 1-м отделом уже на излете Советской власти, и то мало не показалось. А Гелена приглашает его не в свою жизнь, а только на ночь. Конечно, сколько драйва, адреналина: Только вот цена ?!!...

Когда штанкета с взмывшей вверх парой влюбленных начинает опускаться, возникает впечатление, что герой сейчас рухнет вниз - так он раздавлен, нелеп. Да, он остается на земле, а его любовь уносится к звездам.

Но порой на земле гораздо труднее и сложнее, чем в полете. В споре между Марфой и Марией я всегда на стороне Марфы. Слушать благую весть - это кайф, только кто будет стоять у печи и кормить усталых путников?

И последняя встреча. Дурацкая бутылка с бестолковыми медалями. Ну, знаете, у кого что есть... Каждый любит как умеет, как ему дано.

Виктор прощается со своей любовью, связывавшая их нить лопнула. Как он смотрит вслед уходящей Гелене, как будто ждет, и мы, зрители, ждем вместе с ним - вернется хоть на секунду, обернется, но нет...

Слишком демонстративно рвет он записку, слишком уговаривающе звучат слова о нехватке времени, рана еще не затянулась...

С Геленой все ясно, для Виктора - вопрос открыт.

Любовь ушла. И не надо клеймить тех, от кого она ушла. Благодарю за то, что было. Что еще может подарить судьба:

В метро парни, завернувшись в триколор, горланили новый-старый российско-советский гимн - праздник. Дай Бог, чтоб им никогда не пришлось выбирать между родиной и любовью.

А я еще раз хочу посмотреть "Варшавскую мелодию" в театре Европы, даже если опять придется всю ночь сидеть в "Макдональдсе".