Универ-СВ

Век и зверь

Лев Аннинский. Век мой, зверь мой. Русское советское всемирное свидетельство стиха. - Издатель Сапронов. Иркутск. 2004.

Есть такое весьма распространенное школьное явление - "любовь к поэзии". Когда суровая учительница допрашивает тебя, стоящего у доски: "Петров, ты любишь стихи?" - и продолжает в том же духе десять минут вещать о том, что "поэзию надо любить", трудно потом, лет через пять после окончания школы, не сказать самому себе: "Ну, конечно, я люблю поэзию. Все приличные люди любят, и я вот тоже не отстаю".

Эта позиция (а точнее сказать, поза) "любви" в некотором роде очень удобна. Прослыть культурным человеком, а иногда и "ценителем", - что может быть приятней. Только вот к самой поэзии эта "любовь" не имеет никакого отношения.

Есть в опыте больших поэтов

Черты естественности той,

Что невозможно, их изведав,

Не кончить полной немотой.

- писал Борис Пастернак.

И нет в этой "полной немоте" ничего, что можно "любить". Поэзию вообще не стоит любить, ее стоит знать и понимать, чтобы видеть тот путь, который лежит между первыми несмелыми опытами и последним словом поэта. В "опыте больших поэтов", как и во всяком даре, мало радости и славы. Пота, тяжкой работы и унижений - куда как больше.

О большой поэзии, о том самом страшном опыте, который далек от пасторалей, о борьбе и существовании поэтов и грозного XX века - книга знаменитого литературоведа Льва Александровича Аннинского "Век мой, зверь мой...".

Друг за другом - от Александра Блока до Иосифа Бродского - перед читателем предстают те, о которых после школьной скамьи принято забывать. И пытливый читатель может не ждать словес "великий русский поэт", "знаковая фигура", "внес вклад в русскую культуру". Всего этого нет у Аннинского. Что есть?

"И уж без обиняков - в письме [Владислава Ходасевича] Борису Садовскому от 9 ноября 1914 года: "МЫ, ПОЛЯКИ, кажется, уже немного режем, НАС, ЕВРЕЕВ". Двойная беспочвенность. Гоньба. Бездомье. Бесприют".

"Через ад потерянности проходит вырвавшееся из ада войны поколение меченых. Мальчики державы чувствуют, что обречены вместе с державой, и сопротивляются року. И тот, кто измерил эту беду до дна, - взят в шеренгу идущих следом - он такой легкий, такой простой, такой свой" - о Булате Окуджаве.

Вот так. И никак иначе. В своем отечестве нет ни пророков, ни поэтов. Погибает в Богом забытой деревне "Председатель Земного Шара" Хлебников, задыхается без воздуха рыцарь Прекрасной Дамы Блок и так далее, и так далее.

Но сила настоящей поэзии - и Аннинский доказывает это более чем убедительно - в том, что традиция оборваться не может. И в рамках традиции не так существенно любимое многими деление на "первый" и все остальные "ряды". Судьба поэта - единственный ответ перед Всевышним.

И традиция течет сквозь "век мой" поколениями и жизнями. Первая часть книги - "Серебро и чернь" - поколение тех, кто начал XX век и до конца остался верен тому наивному поиску Божественного, которому и был посвящен так называемый "серебряный век". Блок, Пастернак, Ахматова, Хлебников, Клюев, Мандельштам:

Вторая - "Медные трубы" - о поколении революции, о тех, кто так или иначе оказался взращен не "звуками сладкими и молитвами", а голосом невиданной бури. Смеляков, Заболоцкий, Светлов, Багрицкий.

Часть третья - "Три козыря бубновых" - о Борисе Корнилове, Павле Васильеве, Ярославе Смелякове, о первом "собственно советском поколении", не знавшем ни "серебряного века", ни конных атак Чапаева, но пронесших традицию русского поэтического слова через Великую Отечественную.

За ними - "Мальчики державы" - Луконин, Окуджава и Чичибабин. Поколение, вышедшее из войны и вынесшее какую-то странную жестокую нежность. Поколение мужественное, но очень ранимое.

И под занавес - "Последние идеалисты" - Корнилов, Рождественский, Евтушенко и Бродский. Именно они подвели итог XX веку и дали жизнь веку следующему. Последняя глава книги, посвященная Бродскому, называется "Дальше - туман густой:". Аннинский не стал заглядывать в этот туман, но все, что ему предшествовало, автор наполнил содержанием, превратив историю в жизнь.

Поэзию любить совершенно не за что. Ее нужно проживать. "Век мой, зверь мой:" - и есть прожитая Львом Аннинским русская, советская поэзия XX века.